Жизнь в "Бензопиле" представлена как каталог впечатлений. Каталог в дешевеньком глянцевом журнале, который, тем не менее, неотъемлемая часть ландшафта; среди него мы существуем.
В этом свете совсем не удивительно, как автор и его фанаты глядят на этот конгломерат отсылок словно на блестящие панцири высушенных насекомых и земноводных, выложенные на витрине для непоседливого туриста. В конце концов, из чего состоит каждодневное, прошедшее через мясорубку двух мировых войн и последнюю из великих революций -- повсеместную диджитализацию? Диалектика высокого и низкого искусства здесь проступает особенно четко, когда в одной сцене Фудзимото ссылается на классическую живопись, но внезапно переключает внимание на дешевый экшен и bad-taste фильмы. На них мы росли, подобно детям фламандских крестьян на рубеже веков, вместо фантастических зимних пейзажей созерцая невиданное сквозь пыльный кинескоп выпуклого ТВ. Там тело Ван Дама, подобное греческому богу, который, не жалея своих коллег-актеров, выкладывался на полную, зная сердцем, что дешевая ложь и игра специальных эффектов всегда была чужда настоящему зрелищу. Фудзимото, в подобной манере как бы ссылаясь на японское треш-кино 90-х (например, поразительного в своей изобретательности минимальными средствами Пиноккио 964 или теперь уже мейнстримного Тетцуо), не боится израсходовать приемы: шоколадный сироп, ни разу не похожий на кровь, шутки про яйца (повторяется как минимум трижды, напоминая о дурной затяжной драке в "Чужие среди нас" Карпентера), сладковатая пошлость архетипичных Пауэр и Макимы, -- как талантливый, но слишком амбициозный и не стесняющийся себя маг, расценивающий каждое свое представление как последнее.
Каждую из пластиковых сюжетных линий можно было бы растянуть до основательной арки, рассказать про каждого из персонажей чуть больше, уходя уже в slice of life или банальную слезовыжималку Kimetsu no Yaiba, но оно автору чуждо. Кажется, его волнуют в первую очередь репетативность (сложно сосчитать сколько раз Денжи умер и собрался воедино), невыразимая печаль утраты (эта странная горечь Аки посреди дешевых фокусов, свойственных манге для японских подростков), и изнанка жизни, порожденная людьми как бы невзначай -- поле игры их страхов и обид. Каждый из демонов жирно говорит о фобиях, что клокочут под кожей повседневного; их эквивалент -- это наши собственные комплексы, зашитые в психику домашней психоаналитикой и неустанно крутящимся колесом СМИ, что уже неиронично вгоняет в ступор между натуральным ужасом, обреченной безразличностью и нигилизмом, ставшем визитной карточкой любой современной дискуссии, где правда за наиболее циничным. Поэтому приятно наблюдать на наивной подростковостью Денжи, чей горизонт — это вкусно поесть да уснуть в обнимку с другом, не заботясь ни о чем, пока за его спиной разыгрываются государственные интриги и политика круглых кабинетов. Не как Эдвард Элрик, кто действительно персонаж истории и личность, тянущая за собой перемены, что озарят весну новой республики, но просто парень, мечтающий о первом поцелуе и свидании с девушкой.
Сюжет -- сухая сумма контрольных точек. Мы можем сказать о той странной связи между Почитой и Денжи, что стали единым целым. Или великом плане Макимы: она хочет найти себе равного среди "слабаков" (известный троп японского мейнстрима, так удачно обыгранный в Ванпанчмане), чья мотивация -- создание-де "лучшего" мира, избавленного от людских страхов, или просто долгое и грандиозное самоубийство, как у Йохана из Монстра, -- наскоро проговоренная частушка в одной из завершающих глав арки. В любом случае, запоминается далеко не это, а самое банальное, то есть дурные шутки, повседневность и библиотека референсов, многократно приумноженная в аниме адаптации -- так удачно её авторы прочитали все внезапные достоинства детища Фудзимото лучше него самого. И там, где оригинал давит на ежесекундно входящих и выпадающих из сюжета персонажей, уже принятая сообществом синкаевская повседневность сияет на экране многими часами работы, потраченными на анимирование чистки картошки и заваривания кофе. Поэтому и возникает вопрос, почему Фудзимото бесконечно бежит по рельсам нарратива, который его, кажется, совсем мало волнует?
youtubeДенжи, Макима, Аки, Пауэр, Кисибэ, Цюаньси, Химэно, Санта Клаус, Почита, Мяукалка… Перебирая имена героев, сложно проникнуться какими-либо чувствами к ним кроме робкого призрения, которое обычно испытываешь к функционеру в форме. Их можно принять как необходимость, но, когда каждый из персонажей всего лишь контрольный пункт от точки Х к точке Y, позволяющий главному герою совершить очередной прыжок веры, это начинает смущать. Аки – лучший из них; по крайней мере, здесь остается какая-то грусть и недосказанность, но он и единственный такой, более того, оборванный на полу слове, и поэтому немного горестный в своей незавершенности. Что может противопоставить Макима хоть одному классическую злодею сёнена? Даже Синдзи из Евангелиона, разрушающий мир лишь бы не чувствовать щемящую боль невозможной близости с человеком, кажется более легитимным в своих действия, чем пресловутая вайфу с ледяным взглядом. И пусть меня возненавидят за это сравнение. Сам Денжи в каком-то смысле выигрывает конкурс персонажей-балбесов и демонстрирует свою наивную схематичность как герой, которого мало заботит судьба мира или его павшие товарищи, парадоксально приближаясь к реальности, а значит, к правдоподобию (хотя и это утверждение спорно). Потому что как можно оставаться хоть сколько-то привязанным к людям, каждый раз умирая и собираясь в своем теле заново, если все, что ты знал, — это лишь собачье повиновение? Таким образом, ниспровергание тропов и сахарной ваты сёнэна оборачивается лишь дешевым трюком: за ним Фудзимото прячет собственную неспособность достичь кульминации в моментах, которые того требуют, будь то арки персонажей или банальная значимость событий за пределами простой нарративной покладистости; словно ставя галочки, но редко вдаваясь в суть.
Денжи буквально трансформируется в классического героя подросткового жанра, когда облачается в школьную форму. Вместо многозначительной паузы, вызванной разрушением его нового мира, он предоставляет себя лишь формальным изменениям, которые толкнут колесо сюжета по направлению к невнятному экшену и очередному касту ярких, но быстро исчезающих и всегда второстепенных героев. Смерть Аки, с которым его связывали какие-никакие дружеские отношения -- это лишь бельмо на глазу, которое удостоено едва ли пары страниц; то же самое можно сказать и про Пауэр. С другой стороны, манипулятивная Макима, эта собачница, судя по всему, будет напоминать о себе еще долго. И сложно сказать, что Фудзимото имел в виду под таким положением вещей. Дружба -- лишь иллюзия? Или, пороки, сиречь демоны, будут жить с нами вечно? Может быть, я слишком много вчитываю в эту историю о похождении человека с сердцем собаки, но хочется думать, что помимо очевидной каждодневной хаотичности, возрастающей с каждой декадой, и цинизма по отношению к функциям-персонажам, Фудзимото хотел предложить что-то еще.
"Человек-бензопила" — это скорее такое дневное ТВ из конца девяностых-начала нулевых, поставленное на фон, но в формате манги, где действия не несут в себе какой-то задней мысли, но, как механизм, повторяют сами себя, выделяя ту эссенцию действительности, что характеризует жизнь. Ведь наш ирл, анон, тоже не поставишь на паузу, а значение событий не переоценить: просто очередной день — это либо череда дьявольских удач, либо попытка пережить состояние подступающей меланхолии (неприятно липкое слово), взявшейся словно из ниоткуда. Внезапно оптимистичный ответ Фудзимото посреди вездесущей циничности — это, конечно же, не сдаваться и, словно ты очередной рыжеволосый герой, идти на встречу будущему несмотря ни на что. Главное, любить хорошо спать, паршивые фильмы и вредную, но вкусную еду.
Нет комментариев