–
Десять.
Кураму и Шефа окружали десятки вооруженных людей. Настоящая частная армия.
Так много, что не стоило и думать справиться с ними, да еще так быстро, как сейчас
требовалось, чтобы спасти Нами. Что же делать?..
– Девять.
Это Курама. И он не шутит. Он убийственно серьезен. Но почему? И откуда... откуда
это плохое предчувствие?
– Восемь.
Он впервые чувствовал такое. Острое, тяжелое чувство... ощущение того, что вот-вот
случится нечто ужасное. Что-то, что невозможно будет забыть. От чего никогда не
оправиться.
– Семь.
Еще семь секунд. Всего семь секунд. Слишком... слишком мало. Если он выйдет из
зарослей – что случится тогда? Его немедленно расстреляют. Курама не из тех, кто прощает.
Хладнокровный убийца.
– Шесть.
Еще секунда. Секунда, растянувшаяся в бесконечность. Выросшая размером в минуту.
Или день? Неделю? Месяц?
Если он выйдет, может быть, Нами отпустят? Изначально она не имела к Соске ни
малейшего отношения. Но ей не выжить. Сомнений быть не может – ее тоже убьют. У
Курамы найдется тысяча причин, чтобы избавиться от свидетелей.
Соске отчетливо понимал это – недаром он полжизни брел по колено в крови. Он
выжил, тысячу раз обманул смерть... чтобы оказаться здесь. Чтобы умереть здесь?.. К этому
он шел?
– Пять.
Нами не должна погибнуть здесь, в этих забытых богом джунглях. Ни единой
причины. Невинная девочка, угодившая в жернова беспощадной подпольной войны, между
Митрилом и Амальгам. Словно маленькое зернышко.
Но Соске тоже не мог умереть здесь. Если он просто умрет, кто выполнит его задачу?
Кто вернет домой Канаме? Кто заставит остальных врагов и того беловолосого – Леонарда –
заплатить?!
– Четыре.
Ему нельзя. Просто нельзя. Невозможно. Он должен выложиться весь, без остатка,
бросить в топку все – все, что у него есть. Технические знания и навыки, опыт, выносливость,
силу – расколоть и вывернуть мир наизнанку. Вернуть Канаме. И только после этого сгореть.
Исчезнуть навсегда.
Поэтому сейчас он не мог позволить себе умереть.
Но ведь и Нами... тоже? Она билась как рыбка об лед, недосыпая и недоедая, чтобы
вернуть назад, отстроить свой символ счастья и мира – сгоревшую школу в родном городке,
разрушенном отрядом мародеров. Девочка и железное чудище: старое, переломанное и
изношенное – этот «Сэведж». Ей улыбнулась удача, еще немного – и ее мечта могла бы
осуществиться. Неужели для нее все кончится сейчас? Разве можно с этим смириться?
Но что он мог сделать для девушки, жизнь которой хотел забрать Курама? Роковой
отчет невозможно было повернуть вспять, никакое боевое мастерство не могло помочь.
Выбрать силовой вариант было невозможно – все свидетельствовало против. Но его мысли
упрямо метались, вслепую и на ощупь, пытаясь за оставшиеся мгновения как-то извернуться,
найти третий вариант, который позволит выжить и Нами, и ему самому – прогоняя и
лихорадочно обсчитывая новые и новые варианты. Он помнил, что умел это делать раньше. У
него получалось. Может быть, и сейчас...
– Три.
Нет. Выхода нет. Ни единого варианта.
Выйти?..
Но... у него остались еще три секунды. Три бесконечных секунды – чтобы подумать.
Может быть... может быть, отсчет Курамы – просто блеф? И если Соске затаит дыхание,
ничем не выдавая себя, до последней секунды, Курама решит, что его здесь нет, что он
напрасно устроил этот жестокий спектакль? И оставит Нами в живых?
Нет.
Все не так. Зная этого человека, можно было с уверенностью сказать – если он сказал,
что выстрелит... он обязательно выстрелит. Он не передумает. Тем более, на глазах
столпившихся позади клевретов, наслаждающихся представлением.
Что же делать? Что же придумать? Должен же быть другой выход...
– Два.
Нет. Не получается.
Если... если другого решения не найдется – придется выйти. Больше тянуть нельзя.
Все, что осталось Соске – последние две секунды. Две секунды, прежде чем купить
жизнь Нами – скорее всего, ненадолго – ценой своей. Иной сделки быть не может.
Нужно идти. Он уже напружинил мышцы, чтобы подняться, когда...
– Ну, раз так – я передумал!..
Курама не крикнул «один». Вместо этого он просто и обыденно толкнул
Нами вперед,
прицелился ей в спину и выстрелил. Безжалостно и точно.
Сорок пятый калибр, судя по звуку.
Соске слышал такие выстрелы множество раз – он даже не смог бы вспомнить,
сколько.
Один выстрел. И еще три.
Ни одна пуля не ушла в сторону. Хрупкая фигурка Нами дернулась, в хирургическом
свете прожектора были отчетливо видны алые брызги. Курама не промахнулся – он попал
куда хотел.
Соске не успел разглядеть выражения лица девушки. Четыре крупнокалиберные пули
– это было слишком много. Она рухнула мгновенно, словно марионетка с обрезанными
веревочками.
Мускулы на горле Соске судорожно сжались, загоняя невольный выкрик обратно.
Инстинктивная реакция, наследие бесчисленных боев и тренировок. Ни звука. Ни единого
движения, которое может выдать. Демаскировка перед лицом врага – это смерть. Как бы ни
было больно – нельзя дать противнику себя заметить. Автоматика. Элементарный,
примитивный боевой навык. Навык, не принимающий во внимание рвущийся крик.
Почему?..
Почему он выстрелил?
Почему он даже не сказал «один»?
«Я же собирался выйти. Как ты и хотел, я собирался выйти. Этого не должно было
случиться. Разве можно так нарушать правила»?
В его груди рвался и беспощадно жег бушующий огонь. Огонь ослепительной ярости.
Предохранители и тормозящие инстинкты, самоконтроль и последние доводы рассудка – все
это горело ярким пламенем. Внутри окаменевшего тела Соске словно сработал разрывной
заряд – пока еще зажатый, подавленный форс взрыва. Готовый порвать внешнюю оболочку
на раскаленные осколки.
– Да!!! Я чувствую! Слышу твою ярость!