Polycarpez

Так чего тогда отрицать-то записывание тебя в защитники, не понимаю.

Потому что дело не в Миядзаки как таковом.
Т.е. ты адепт диктата автора?

Polycarpez

Так и Лермонтов был никем иным, как дилетантом.

Ложь. Во-первых, с 1837 года он получал деньги за литературные труды, а во-вторых, в его "профессионализме" тогда почти никто не сомневался. Просто некоторым было неприятно, что он пишет.

Polycarpez

Вот это и есть дилетантский взгляд на вещи.

Называть профессора филологии дилетантом...

Polycarpez

Профессионалы, как раз, в курсе - что хотят видеть, что заложили, как оно закончится и так далее.

Как профессионал... хочу поделиться, что это не всегда так. + не отменяет интерпретации. Взять того же Онегина. Много литературоведов сломало копья в дискуссиях о чем же эта книга, чем она могла закончиться (по следам расшифрованных отрывков 10 главы, которую не все признают за Пушкиным). О каком-нибудь "Мастере и Маргарите" и говорить нечего. Некоторые авторы, вроде А. Островского вообще отстранялись от высказывания о смысле своих произведений, переводя стрелки на критиков.

Polycarpez

Дескать, они такие великие просто потому, что к ним приходит вдохновение и они творят. А мы не можем, потому что не великие.

А разве не ты сейчас поддерживаешь такое отношение к творцам?

Polycarpez

Переписывание раз за разом. Толстой ВОСЕМЬ раз свою нетленку переписывал. Что он там, блин, мог не знать и удивляться?

Ещё как мог. Предоставляю слово Л.Н. Толстому.

В 1856 году я начал писать повесть с известным направлением, героем которой должен был быть декабрист, возвращающийся с семейством в Россию…
Невольно от настоящего я перешел к 1825 году – эпохе заблуждений и несчастий моего героя – и оставил начатое
Но в 1825 г. герой мой был уже возмужалым семейным человеком. Чтобы понять его, мне нужно было перенестись к его молодости, и молодость его совпала со славной для России эпохой 1812 года. Я другой раз бросил начатое и стал писать со времени 1812 года, которого ещё запах и звук слышны и милы нам, но которое теперь уже настолько отдалено от нас, что мы можем думать о нём спокойно…
Но и в третий раз я оставил начатое, но уже не потому, чтобы мне нужно было описывать первую молодость моего героя, напротив, между теми полуисторическими, полуобщественными, полувымышленными великими характерными лицами великой эпохи личность моего героя отступила на задний план, а на первый план стали, с равным интересом для меня, и молодые и старые люди, и мужчины и женщины того времени
В третий раз я вернулся назад по чувству… похожему на застенчивость, и которое я не могу определить одним словом. Мне совестно было писать о нашем торжестве в борьбе с Бонапартовской Францией, не описав наших неудач и нашего срама… Ежели причина нашего торжества была не случайна, не лежала в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться ещё ярче в эпоху неудач и поражений. Итак, от 1856 года возвратившись к 1805 году, я с того времени намерен провести уже не одного, а многих моих героинь и героев, через исторические события 1805, 1807, 1812, 1825 и 1856 годов. Развязки отношений этих лиц я не предвижу ни в одной из этих эпох… Я старался только, чтобы каждая часть сочинений имела независимый интерес

На этом этапе работы (с 1863 по 1869) его будущий роман предполагался под названием «Три поры» и должен был в каждой из трёх частей последовательно описывать события 1805–1812 гг., затем 1825 и, наконец, 1856 года. Осуществлена была лишь первая часть задуманного произведения, хронологически обнимающая события с лета 1805 года до начала 20-х годов в эпилоге. Новое произведение публиковалось частями в журнале «Русский вестник» под заглавием «1805 год», а в 1868–1869 годах вышло отдельным изданием.
Что пишет автор о творческом процессе.

Я бесчисленное количество раз начинал и бросал писать ту историю из 12-го года, которая всё яснее, яснее становилась для меня и которая всё настоятельнее и настоятельнее просилась в ясных и определённых образах на бумагу. То мне казался ничтожным приём, которым я начинал, то хотелось захватить всё то, что я знаю и чувствую из того времени, и я сознавал невозможность этого, то простой, пошлый литературный язык и литературные приёмы романа казались мне столь несообразными с величественным, глубоким и всесторонним содержанием, то необходимость выдумкою связывать те образы, картины и мысли, которые сами собою родились во мне, так мне становилось противно, что я бросал начатое и отчаивался в возможности высказать всё то, что мне хотелось и нужно высказать…

Далее автор кардинально пересматривает замысел и пишет новое полотно. К этому времени уже отказался от идеи довести действие романа до 1856 года, но прямую связь с первоначальным замыслом всё-таки намеревался сохранить. Например, Пьер должен был стать декабристом. Хотя в последней редакции (да, на самом деле, имеется несколько редакций романа) Л.Н. все намёки на будущее Пьера, которому декабрист послужил прототипом, тщательно маскирует. За это Толстой огрёб отдельную порцию критики, например, от Тургенева.
Более того. Л.Н. так и не мог определиться с написанием заглавия.

Мир («миръ» в старом написании, от глагола «мирить») есть отсутствие войны, но это лишь одно, узкое значение этого слова. В договоре о печатании «Войны и мира» Толстой своей рукой написал в названии слово «мiръ», что означает: Вселенная, земной шар, весь свет, наша земля, все люди, род человеческий, община, общество крестьян, сходка и т.д. В противопоставлении войны, как события противоестественного жизни всех людей и всего света, и заключается главный конфликт этого произведения.

Толстой не раз врывался к издателям, останавливая печать, чтобы поменять название или что-то добавить. Толстоведы в конце прошлого веке пришли к консенсусу, что оба названия правомерны, так как отражают разные грани авторского замысла. Но в начале века дискуссия по этому вопросу была очень жаркой. И в инете до сих пор ходят сенсации в духе "на самом деле, название романа обозначает не антоним войне".

Polycarpez

Пушкин своего Онегина тоже около 8 лет сочинял.

10, если точнее. Пушкин внёс кое-какие правки при втором итретьем полном издании Онегина.

Polycarpez

Кем надо быть, чтобы верить, будто он вот прям знать не знал.

Замысел претерпевает изменения, встречает трудности и проч.
Посмотри на это. Слева - план 1828-1830 г. (записан в первую Болдинскую осень), когда 6 глав уже изданы.

Однако, скорее всего, после получения реакции Николая I (версия, документа не сохранилось), Пушкин вычёркивает главу странствий Онегина. При издании отдельных глав она не публиковалась, но отрывки были опубликованы самим Пушкиным при втором издании (всех глав под 1 обложкой). И вот сейчас у нас есть полная версия путешествия Онегина, хотя её нужно поискать. По авторскому замыслу надо читать их 8 главой или отрывками?
Более того, есть расшифрованные отрывки X главы, где есть описание деятельности революционного кружка. И есть версия, что Пушкин собирался сделать Онегина революционером, но цензура не позволила этому замыслу воплотиться (в самих фрагментах такой конкретики нет). И как тут быть?
Ну или другой пример. История работы Гоголя над "Тарасом Бульбой". Редакция 1835 г. и 1842 - просто кардинально разные книги, хотя ред. 1842 года содержит почти все события версии 1835. Хотя тут проблем, что читать не возникает, но этим я хочу показать, что замысел может меняться. Нельзя не вспомнить афоризм Гераклита: "Всё течёт - всё меняется".
НУ или другой случай. Какую из 3-5 последних редакций "Мастера и Маргариты" правильная? В письмах Булгаков ссылаются то на одну, то на другую, а жена вообще настаивает на последней, посмертно ею доделанной якобы по наставлениям мужа и воспоминаниям о его замыслах.

Polycarpez

Когда прямо не говоришь ТВОЕМУ читателю и, очевидно, поклоннику, раз уж он даже письма пишет, что он дурак и ни шиша не понял твой замысел.

Вряд ли. В таких случаях авторы пишут, о чём их книга. Так делал Гоголь, когда увидел первую постановку "Ревизора", так делал Тургенев, когда услышал от некоторых лиц прочтение, очень далёкое от его замысла. При этом Тургенев с восторгом комментировал прочтения критиков, которые расширяли смысловое поле романа и выходили за рамки изначального замысла автора. Да и Чехов был снобом. Он в таком случаях всегда подтрунивал над глупостью читателя. например, над пошлыми прочтениями Чехов так и делал, ибо пошлость (в широком смысле) не переносил.